Цвет, вспышка дикого цвета… какого цвета?

Ползание… по плоской поверхности. Над головой взрывные вспышки этого света, ранящего глаза. Тупой гул… ползание…

Глаза мои полны слез; полны они и огня, который горит у меня в голове.

У МЕНЯ? Кто такой Я? Что такое Я?

Ползти… продолжать двигаться. Закрыть глаза, чтобы не видеть эти яростные вспышки. Не прекращать ползти… Почему?

Трудно выразить в словах, что в это время представляло собой мое «я». Не могу сказать, сколько времени прошло, прежде чем в это ползущее, плачущее, дергающееся от вспышек небесного-земного огня существо вернулось ощущение личности. Но оно вернулось, вначале как смутные вопросы, потом как отрывочные ответы.

Наступил момент, когда я перестал ползти и слезящимися глазами посмотрел на то, что стало моим телом. Я был — не человеком!

Серо-зеленая бородавчатая кожа с тонкими, как волоски, пучками щупалец. Вместо рук лапы, толстые, перепончатые; ноги такие же. Я попытался распрямить спину и обнаружил, что голова выдается вперед между высокими сгорбленными плечами. Но вокруг правой руки обернута полоска зеленого пламени — пламени? Я медленно поднял уродливую лапу и коснулся полоски. Она нематериальна, подобна туману, и лапа прошла сквозь нее.

Но это движение, вид ленты вызвали новое пробуждение памяти. Шарф… Было еще что-то… Меч! Слово, скользнувшее в сонный мозг, подействовало, как ключ, повернувший замок; раскрылся сундук, и вся восстановившаяся память хлынула из него наружу.

Меч! Я лихорадочно огляделся: мне никак нельзя терять меч!

Никакого меча. Передо мной на каменной поверхности столб золотого света. Как зеленый туман для мозга, так и этот столб целебен для зрения. Я потянулся к нему. И снова лапа погрузилась в свечение, и меня охватил страх. Больше я этого не выдержу!

Но я должен! Как мог, я попытался что-нибудь схватить лапой. Она прошла через свечение, ничего не схватив. В страхе и гневе я принялся колотить лапами по каменному полу. Это вызвало боль. Из ссадин сочилась густая зеленоватая жидкость. Я прижал лапы к уродливому бочонку, в который превратилась моя грудь, и раскачивался взад и вперед. Стонал, догадываясь, что и рот у меня нечеловеческий.

Как произошла эта перемена? Я полз, когда ко мне начал возвращаться рассудок. Я не нес меч, но вот он лежит.

Значит, я каким-то образом прихватил его с собой, хотя и не нес.

Я потер задней стороной бородавчатой лапы лицо, чтобы убрать липкие слезы, отшатываясь от прикосновения отвратительной плоти к такой же плоти. Есть только один способ узнать, что со мной произошло: идти дальше и посмотреть, что получится. Но не ползти — нет! Уродливое тело, из которого я смотрю на мир, не мое, хотя, по-видимому, сейчас я обитаю в нем. Но я человек, и как человек пойду навстречу неизвестному стоя — по крайней мере, на это решимости мне хватит.

Но встать на задние лапы и удержать равновесие — эта задача была почти за пределами моих возможностей. Горбатая спина толкала голову вперед, верхняя часть туловища перевешивала. Я не мог поднимать голову и видел только на несколько шагов перед собой. Попытался больше узнать об этом теле. Спина с горбом, толстые плечи и непропорционально тонкие верхние и нижние конечности. Я с любопытством поднес лапу к лицу, почти боясь результатов своего осмотра. Рот, кажется, представляет собой широкий безгубый разрез, и в нем острые клыки.

Носа нет; вместо него щель, которая, очевидно, служит ноздрями. На голове нет волос, вместо них от уха до уха дрожащий мясистый гребень. Уши очень большие, но без мочек. Короче говоря, при встрече с таким чудовищем всякий, кроме самых отважных, в страхе обратится в бегство.

Размахивая руками, чтобы сохранить неустойчивое равновесие, я сделал один неуверенный шаг, затем другой, как человек, идущий по узкому непрочному мосту над пропастью. Столб света тоже двинулся, все время находясь впереди меня на одинаковом расстоянии.

Подбодренный этим — я подумал, что меч, даже в таком необычном облике, мой лучший талисман, — я продолжал идти. И обнаружил, что неторопливой походкой могу продвигаться вперед.

Но куда?

Я пришел в это адское место в поисках Каттеи. Каттея! Посмотрев вниз, на свое уродливое тело, я отшатнулся от неожиданной мысли: если такое произошло со мной, то же самое могло произойти и с моей сестрой. Но где это место? Конечно, за пределами нормального мира людей.

Если Темная башня охраняет врата — а мне все больше казалось, что так оно и есть, — вряд ли Динзил хотел, чтобы Каттея никогда не вернулась. Лоскита сказала, что для Динзила Каттея — средство к овладению новыми силами. Он не захочет утратить такое средство.

Если не сделал шаги, после которых нет возврата.

Я остановился, пытаясь повыше поднять чудовищную голову, чтобы посмотреть, что впереди. В этом месте нет горизонта, ничего, кроме жестких взрывов освещения и твердой поверхности, по которой я так медленно иду.

Цвета… Возможно, я привыкаю к ним. Глаза слезятся не так сильно; оглядываясь, я больше не испытываю резкой боли. Я начал считать и обнаружил, что вспышки следуют определенному образцу. Это древний образец: три, семь, девять. И не только вспышки группируются в таком порядке, но и различные цвета. То, что здесь происходит, явно настроено на какую-то силу.

Но мне нужен проводник.

— Каттея!

Я уже однажды видел, как определенные слова приобретают форму и зримо улетают; точно то же самое произошло с именем моей сестры. Ярко-зеленое, как шарф, превратившийся теперь в обруч из света, это имя вырастило крылья и полетело вправо от моей тропы.

Я повернулся, чтобы двинуться за ним. Но тут слово исчезло во вспышке пурпурного пламени, в фонтане гневного алого цвета.

— Каттея!

Еще одна птица-мысль устремилась вперед. Я снова положил руку-лапу на ленту шарфа.

— Каттея!

Если бы эти птицы-мысли продолжали вести меня! Но Каттея не отвечает, и мне остается только надеяться, что я иду не в западню.

Я ничего не видел, кроме вспышек и поверхности под ногами, но вот высоко взметнулся столб темно-синего цвета, и слева от тропы, на которую увлекли меня птицы-мысли, показался массивный корпус.

Он был мрачно-красный, и этот цвет не менялся при вспышках. Вначале мне показалось, что это просто скала, потом — грубая древняя статуя.

Изображено существо, сидящее на корточках, передние лапы упираются в землю, между ними — высоко поднятые колени, голова чуть повернута, словно существо следит за полетом моих мыслей. Оно непристойно женское: мощные груди свисают поверх колен. Но лицо не завершено: нет ни носа, ни рта, только ямы глаз. Из этих ям стремятся два устойчивых красных потока, похожих на кровь; это красное капает и покрывает все тело существа. Размером существо вдвое-втрое превосходит мое нынешнее тело. И от него исходит такое угнетающее воздействие, что я пошатнулся под этим ударом, хотя удар нанесен не по телу, а по духу.

Кем бы ни было это существо когда-то, теперь оно в плену, и агония его души бросает тень на всю эту землю. Содрогаясь, я двинулся дальше, но дважды оборачивался и смотрел назад. Как ни чудовищно оно, мне стало его жаль.

Повернувшись в последний раз, я поднял одну лапу. Попытался сказать, но рот не мог произнести слова человеческого языка. Поэтому я только мысленно произнес очень древние слова, которые мы часто вспоминали на границе, желая покоя своим собратьям по оружию. Никакого другого утешения для этого страдающего духа я не нашел.

— Земля, прими землю. Вода, прими воду. Пусть то, что сейчас освободилось, будет свободно, пусть пойдет по Высокому пути… если позволит Ситри…

Последние три слова не имеют ко мне отношения, я как будто не должен был их произнести. Но у меня не было времени думать об этом. Потому что я снова увидел, как устремились вперед мысли, на этот раз не зеленые, а золотые, цвета золотого меча. Они устремились к скорчившемуся существу, которое плакало кровью. И исчезли, как будто проникли в него: одни — в лишенную лица голову, другие — в тело.