Мы были уже далеко от той точки, с которой начали. Что будет, если на нас налетит какая-нибудь из транспортных машин?

Я так живо представила себе эту картину, что, пытаясь стереть ее, пропустила поворотный пункт нашей битвы.

Я внезапно обнаружила, что отец уже не лежит рядом со мной, а стоит на коленях и отвязывает сумки с провиантом. Он быстро крикнул остальным, и я, подняв голову, увидела, что они смотрят на землю за дорогой, на ту сторону, куда мы стремились.

Затем отец крепко взял меня за плечо.

— Отпусти цепь! Когда скажу — прыгай!

У меня не было никакой надежды на успех, но случается, когда один человек должен верить другому, и я, борясь со страхом, выпустила цепь, за которую так отчаянно цеплялась, и встала сначала на колени, а потом, с помощью отца, на ноги. Мать и Хиларион уже стояли, Айлия вроде бы проснувшись, стояла между ними.

— Прыгай!

Я принудила свое безвольное тело к этому усилию, не смея думать о том, что может случиться. К счастью, я упала на дюну, погрузилась в песок и встала невредимая, отплевываясь и протирая глаза.

Освободившись от пыли и пепла, я увидела другие покрытые пеплом фигуры, поднимавшиеся из таких же холмов. С ними тоже ничего не случилось; незначительные ушибы, пепел в горле и в глазах — вот и все.

Танк теперь полностью развернулся по течению и быстро удалялся к башням.

Мы ползли по дюнам, ища и выкапывая наши сумки. Затем Хиларион достал жезл, который для надежности был спрятан под туникой, и приложил его ко лбу.

— Там.

Он указал куда-то в холмистую местность.

Айлия шла, хотя ее нужно было держать за руку, и я знала, что мать держит ее мозг. Это было нелегко, и я сразу же стала помогать.

Идти по этому зыбучему песку-пеплу было очень тяжело. Иной раз мы вязли в нем по колено. Все дюны выглядели такими одинаковыми, что без жезла Хилариона мы потеряли бы направление, едва отойдя от дороги.

Но все-таки я увидела что-то высокое и твердо стоявшее, узнав металлический столб, который видела, когда прошла через Врата.

Страх частично оставил меня.

Но найдет ли Хиларион именно то место? Там не было никаких ориентиров.

Наш гид, по-видимому, не сомневался.

Он вел нас по извилистой, труднопроходимой тропе, петляя, но все время возвращался на путь, указанный жезлом. Наконец он остановился у одного из столбов. Кругом было ужасающее однообразие.

Трудно было поверить, что мы действительно достигли нужной точки.

— Здесь, — уверенно сказал маг. Он смотрел на то, что мне казалось простым пыльным воздухом, который поднимал ветер.

— Никаких признаков, — начал отец.

Мать, защищая руками глаза, пристально посмотрела вперед, затем сказала:

— Что-то есть… Волнение…

Хиларион, казалось, не слышал. Он делал быстрые движения жезлом, как бы рисуя в воздухе контуры портала.

И в пыли, поднятой ветром — кто знает, может быть, это и не пыль? — оставались слабые рисунки контура, сделанного жезлом. Линии образовывали прямоугольник, перечеркнутый в середине двумя линиями, которые шли из верхних углов к нижним. В четырех отрезках верхушка жезла выписывала теперь символы. Два из них были мне знакомы — они изменили форму со временем, другие же были новыми для меня, последний, пятый символ пересекал все остальные. Когда Хиларион опустил жезл, мы увидели, что маг измучен и слаб, но все еще твердо стоит на ногах, несмотря на ветер и кружившийся песок.

Затем он снова начал обводить все детали своего рожденного из воздуха рисунка.

Теперь тонкие группы линий приобрели цвет: сначала зеленый, переходивший в ярко-голубой, так что я снова увидела «защищающий» цвет Эскора. Но цвет не удержался и скоро увял, стирая и рисунок.

Маг помрачнел и начал рисовать цветом снова. Цвет погас вторично.

Мать взяла за руки меня и отца. Связанные физической цепью, мы связали и наши разумы. Энергию, родившуюся от нашей цепи, мать послала Хилариону. Тот с изумлением оглянулся на нее, а затем поднял жезл и в третий раз нарисовал линии и символы.

Я чувствовала напряжение, но держалась твердо и отдавала Силу по требованию матери. На этот раз нарисованные линии не погасли, зелено-голубой цвет держался, разгораясь все ярче. Когда Хиларион опустил жезл, рисунок сверкал и пульсировал, повиснув в воздухе на фут от земли. Вокруг него не было ветра, хотя в других местах он поднимал густую пыльную вуаль.

Некоторое время Хиларион критически осматривал свое творение, как бы желая убедиться, что в нем нет изъянов. Затем он сделал два шага вперед и сказал нам, не оглядываясь:

— Пора идти!

Мы разорвали цепь. Мать и я взяли наши сумки: а отец поднял Айлию. Маг направил острие жезла в центр перекрещивающихся линий, как вставляет ключ в замок, и Врата открылись. Я видела, как маг исчез. Я пошла за ним, за мной мать и последним отец. Снова ужасное искривление пространства времени, и я покатилась по каменной мостовой, болезненно жмурясь от удара головой о какой-то твердый предмет.

Я лежала на спине против кресла, возвышавшегося в центре зала цитадели. Пылавшие Врата были единственным светлым предметом в этом сумрачном зале.

Рядом кто-то шевелился. Я повернула голову. Тут стоял Хиларион с жезлом в руке.

Он не смотрел на Врата, а оглядывал зал.

Не знаю, что он надеялся увидеть — может, стражников, слуг, или домочадцев — но он не нашел, чего искал. И эта пустота поразила его. Он поднес руку ко лбу и пошатнулся, а потом пошел вдоль стены зала, как бы желая скорее найти что-то, пока его не охватила настоящая паника.

Я почувствовала некоторое облегчение: он просто забыл о нас, поглощенный собственными горестями. Самое время для нас уйти.

Несмотря на головокружение, я кое-как поднялась, держась за поручень кресла, и огляделась. Отец уже встал. Айлия лежала перед ним. Он перешагнул через нее и обнял Джелит, помогая ей встать. Они были так крепко спаяны друг с другом, что действительно казались единым телом и духом. Что-то в их манере, когда они стояли рядом, на момент замкнувшись в своем личном мире, заставило меня остановиться. Я вздрогнула, как от холодного ветра и подумала, как же это, наверное, хорошо — иметь такое единение с кем-то.

Киллан, вероятно, познал это с Дахаун, Кемок — с Орсией. И я бессознательно тянулась к тому же, когда пошла за Дензилом, но в конце концов поняла, что он хотел вовсе не меня, не Каттею-девушку, а Каттею-волшебницу, отдавшую ему свою Власть. Глядя на этих двоих и на мир, который они держали в себе, я поняла, что я еще не настоящая колдунья, которая поставила бы Власть превыше всего. Но только это и остается мне в жизни.

Сейчас же не время для подобных размышлений: надо узнать обо всем здесь и сделать соответствующие приготовления. Я выпустила ручку кресла и, пошатываясь, пошла к родителям.

Глава 16

— Извините, — сказала я тихо.

Я боялась, как бы мои слова не вывели Хилариона из его озабоченности и не привели сюда слишком рано.

Мать повернула голову и посмотрела на меня. В моем лице что-то предупредило ее, потому что ее глаза стали настороженными.

— Ты боишься? Кого, дочка?

— Хилариона, — ответила я.

Теперь и отец внимательно смотрел на меня. Хотя его рука все еще обнимала плечо матери, другую руку он поднес к поясу, как бы ища оружие.

— Слушайте, — заговорила я шепотом.

Я не желала вести мысленный разговор, поскольку в этом месте, пропитанном колдовством, мысленное прикосновение могло прозвучать как гонг.

— Я не все рассказала вам. Эскор уже давно трещит, разорванный воинственным колдовством. Большая часть тех, кто в этом повинен, поглощена темными силами, которые они же сами и вызвали. Другие ушли через Врата в другое место и время, но на них до сих пор лежит проклятие за то, что они сделали в далеком прошлом. Мы ничего не знаем о Хиларионе. Я не думаю, что он мастер Мрака, иначе он не мог бы управлять Голубым Огнем. Но ведь были и такие, кто не следовал ни добру, ни злу, а только своему любопытству и творили зло в поисках знаний. Теперь мы сражаемся за жизнь Эскора, а я приложила руку к возобновлению древней войны, когда неосторожно работала с магом и нарушила древнее равновесие. И я еще раз нанесла вред, уже другой, совсем недавно, и не хочу взваливать на себя еще и третий груз вины, приводя обратно одного из магов прошлого, который может испортить все, за что боролись мои братья и наши боевые друзья. Хиларион знает слишком много, чтобы взять его в Долину. Надо узнать бы нем побольше, прежде чем принести ему какую-нибудь клятву.