Но мысли о прошлых неудачах не позволят достичь чего-нибудь в будущем. С самого начала этого злополучного поиска я знал, что Динзил обладает тайными силами. На моей стороне только то, что я добрался до Башни, — этого он не ожидал, — и то, что у меня есть меч. Я положил меч на колени.

Оставил ли Динзил мне это оружие, потому что презирает использование стали, или он его вообще не видел?

Я задумался. Предположим, для Динзила меч так же невидим, как для меня Каттея! Но почему? Или почему я не испытал на нем меч, когда мы встретились? Оглядываясь назад, я думал, что оказался словно в каких-то путах с того момента, как вошел через дверь в курган.

Его крепость — Башня. У нее множество систем охраны, и все они не из камня и стали, они вообще невидимы. И я мог стать их жертвой, как только вошел.

Я ни разу не подумал о том, чтобы воспользоваться мечом, — не думал до того момента, как оказался в клетке Динзила. Меч разрушил стену из драгоценных камней. Может быть, он то же сделает и со стенами моей тюрьмы?

Но что я буду делать, освободившись, — если, конечно, я еще в Башне? Каттея бежала от меня к Динзилу. Она не признала меня. И она уже изменилась под действием чар Динзила. Эта тварь, которую он мне показал, — теперь, зная, что означает эта перемена, я хотел бы, чтобы она полностью превратилась в чудовище.

Каттея обладает знаниями Эсткарпа. Но силой Мудрых женщин могли пользоваться только девственницы. Мою мать обвиняли и в том, что она сохранила силу, когда вышла замуж за отца. Динзил не мог сделать ее полностью своей, потому что при этом уничтожил бы ее полезность для себя.

Любимая… этим словом он пытался успокоить ее… Я задыхался от гнева. Одна лапа сжала рукоять меча. Вторая коснулась полоски света, которая принадлежала когда-то Каттее и в которую Орсия вложила свое волшебство.

Это тоже женское волшебство. Оно помогло мне, но снаружи, не изнутри. Что сказала тогда Орсия? Ищи сердцем…

Сердце… Что я использовал, когда отправил шарф на поиски Каттеи? Не нынешнюю Каттею, а такую, какой она была раньше, когда мы владели лишь врожденной силой. Мы пользовались ею так же естественно, как дышали, спали, ходили, разговаривали. Вот такую Каттею я представил себе.

Я не могу реально коснуться шарфа, который превратился в полоску света. Но я погрузил одну лапу в это сияние, держа второй рукоять меча. И начал творить волшебство — не волшебство Динзила или этой земли, вообще не волшебство Эскора. Мысленно я улетел в прошлое, назад, к своим первым воспоминаниям, общим с Каттеей и Килланом. Мы лежим на пушистом ковре у костра, и от костра вверх летят искры.

Ангарт, наша приемная мать, прядет, и нить непрерывно течет меж ее искусных, вечно занятых пальцев. До меня доносится мысль Каттеи…

— Огненный лес, и на деревьях огненные птицы…

Глядя в огонь, я вижу его так, как видит она. Затем мысль Киллана:

— А вот едет со своими людьми отец. И пламя приобретает очертания всадников на горных лошадях.

— А за ними горы… — Это мое добавление, хотя я тогда не догадывался, как изменят горы нашу жизнь. Нет, не думай о том, что произошло позже. Пусть воспоминания остаются четкими и чистыми!

Ангарт сверху вниз смотрит на нас: какой большой она нам тогда казалась.

— Тише, тише. Послушайте: я расскажу вам о снежном духе и о том, как Сэмсо перехитрил его…

Но мы не хотели успокаиваться, мы продолжали по-своему разговаривать. Уже тогда мы знали, что у нас есть нечто такое, чего нет у остальных, но сохранили это в тайне.

Я извлекал из памяти одно воспоминание за другим, пытался вспомнить мельчайшие подробности, чтобы создать яркую картину. Однажды мы ехали по весеннему полю. Киллан сорвал ветку с дерева тансен, и белые цветы с розовыми сердцевинами издавали сладкий аромат. Я нарвал полевых цветов и сплел венок. А потом мы дали их Каттее: корону на голову, скипетр в руку — и сказали ей, что она прекрасна, как леди Брас, которая была так красива, что цветы краснели от стыда, потому что не могли с ней сравниться.

— Помню…

Эта мысль так естественно проникла в мое сознание, что вначале я ее даже не заметил. Потом постарался справиться со своими эмоциями. Немедленно призвал еще одно воспоминание и еще. Та, что была отчуждена, теперь присоединилась ко мне. Мы вместе ткали ковер из нашего общего прошлого. Я не пытался прямо обратиться к ней, только крепче привязывал к себе общими воспоминаниями.

— Это ты… это ты, Кемок?

Именно она разорвала заклятие своими осторожными, неуверенными вопросами.

— Да, это я. — Но больше ничего не добавил.

Глава 16

— Если ты Кемок, — в ее мысли растущее напряжение, — то эта земля не для тебя! Уходи, пока не пострадал! Ты не знаешь, что происходит с теми, у кого нет должной защиты. Я видела… это чудовищные существа!

Она видела то, что постарался показать ей Динзил.

— Динзил! — Мысль ее стала сильнее, громче. — Динзил защитит тебя; используй противочары…

Он настолько завладел ею, что она в поисках помощи прежде всего обращается к нему.

— Я пришел за тобой, Каттея. — Это истинная правда. Если она не слишком далеко зашла по той дороге, на которую он ее завел, я смогу достучаться до нее, как те воспоминания, которые она уловила.

— Но зачем? — спросила она простодушно. Это не та Каттея, которую я помню. Моя сестра никогда не полагалась на других, она всегда отличалась самостоятельностью и рассчитывала прежде всего на себя. Эта Каттея — совсем другая.

Я попытался мыслить яснее и проще, чтобы удержать тонкую связь между нами.

— Неужели ты могла подумать, что мы отпустим тебя, не думая о том, что с тобой может произойти?

— Но вы ведь знали! — немедленно отозвалась она. — Вы знали, что я уехала в место силы, чтобы узнать то, что обезопасит нас от Тени. И я учусь, Кемок. Я уже знаю много такого, что и не снилось нашим Мудрым женщинам. На самом деле они все ограниченные и трусливые. Они лишь подглядывают в щелку двери, не решаясь войти. Я удивляюсь, чему мы в них восхищались.

— Есть разные знания. Ты сама когда-то это сказала, Каттея. Некоторые знания входят в человека и расцветают, другие человек может удержать, только если сам изменится.

— Это касается мужчин! — возразила она. — Но я знаю волшебниц Эсткарпа, посвященных! Ни одни мужчина не может того, что мы! А когда соберу все, что нашла здесь, я вернусь, и вы возрадуетесь моим находкам.

Третья картина Лоскиты. Неожиданно она ярко вспыхнула в памяти, и я увидел ее так же отчетливо, как в заполненной песком чаше. Вот войско Тени, и с ним Каттея; она швыряет в нас, своих родичей, огненные стрелы.

— Нет! — резко возразила Каттея. — Это злой обман, а не истинное пророчество. Тебя обманули; ты поверил, что я… одна из трех… могу это сделать? Динзил предупреждал…

Она не решилась продолжать, но я поторопил ее:

— О чем предупреждал Динзил?

Ответила она не сразу, а когда ответила, мысль ее была спокойна и холодна, как в Долине.

— Ты мне не истинный друг, ты только хочешь удержать меня при себе. У Киллана сердце добрее: он знает, что мы по-прежнему будем едины, даже если пойдем разными дорогами. Но ты с этим не согласен; ты хочешь заключить меня в свою тюрьму.

— Динзил так сказал и ты поверила? — Он коварен, но чего еще следовало ожидать? Мои действия, направленные на освобождение сестры, только подкрепляют этот аргумент.

— Ты не любишь Динзила. У него есть и другие враги. Ему не нужно было говорить мне: я сама видела это в тебе и в остальных из Долины. Но он по-прежнему собирает здесь силы и предоставит их нам. Неужели вы думаете, что сможете противопоставить мечи и жалкие заклинания Великим, которые проснулись в Эскоре? Для того, чтобы противостоять им, нужны знания глубже тех, что доступны большинству.

— Динзил может призвать такие силы и контролировать их?

— Да — с моей помощью! — В ответе высокомерие и гордость. Они могут иметь корни в той Каттее, которую я знал, но они же сделали ее чужой.